ВЕЧЕР НАКАНУНЕ ИВАНА КУПАЛА Быль, рассказанная дьячком ***ской церкви.

Дьячок Фома Григорьевич уж некогда рассказывал эту быль, и некий "панич в гороховом кафтане" успел уж выпустить ее книжечкой, од­нако пересказ сей настолько не удовлетворил автора, что он взялся рассказать эту быль снова, как должно, а добросовестный пасичник - в точности передать его слова.

История, услышанная дьячком от собственного деда (славного тем, что в жизнь свою он никогда не лгал) и многие детали которой принадлежали дедовой тетке, содержавшей в то время шинок, - произошла лет за сто до того, на месте Диканьки, бывшей тогда "самым бедным хутором". Всякий народ шатался вокруг, многие без делу, и среди них Басаврюк, "дьявол в человеческом образе". В цер­ковь он не ходил и на Светлое Воскресенье, а красным девушкам дарил подарки, давившие их, кусавшие и навевавшие всякие ужасы по ночам. Меж тем в селе жил козак Корж с красавицей дочкой, и был у него работник Петрусь, по прозванью Безродный. Приметив однажды, что молодые люди любят друг друга, старый Корж едва не побил Петруся, и только слезы шестилетнего Пидоркиного брата Ивася спасли бедного парубка: Петрусь был изгнан. А вскоре к Коржу повадился какой-то лях, "обшитый золотом", и вот уж все идет к свадьбе. Пидорка посылает Ивася сказать Петру, что скорее умрет, чем пойдет за ляха, и, когда потрясенный Петрусь заливает горе в шинке, к нему подходит Басаврюк и предлагает несметные бо­гатства за безделицу, за цветок папоротника. Они уславливаются встретиться в Медвежьем овраге, ибо только одну эту ночь, накануне Ивана Купала, цветет папоротник. В полночь они пробираются топ­ким болотом, и Басаврюк указывает Петрусю три пригорка, где будет множество цветов разных, а сорвать должно лишь папоротник и дер­жать его не оглядываясь. Все, как ведено, делает Петро, хоть и страшно ему, что за цветком тянутся сотни мохнатых рук, а позади него что-то движется беспрестанно. Но сорван цветок, и на пне по­является недвижный и синий, как мертвец, Басаврюк, оживающий лишь от страшного свиста. Он велит Петрусю во всем слушаться той, что перед ними станет. Вдруг является избушка на курьих ножках, и выскочившая из нее собака превращается в кошку, а затем в безоб­разную ведьму. Она шепчет что-то над цветком и велит Петру бро­сить его - цветок плывет огненным шаром среди мрака и падает на землю вдалеке. Здесь, по требованию старухи, Петрусь начинает ко­пать и находит сундук, но позади раздается хохот, а сундук уходит в землю, глубже и глубже. Сказав, что надобно достать крови челове­ческой, ведьма подводит дитя лет шести под белою простынею и тре­бует отсечь ему голову. Срывает Петрусь с ребенка простыню и, видя маленького Ивася, бросается на старуху и заносит уж руку. Но помя­нул Басаврюк Пидорку, а ведьма топнула ногой, - и стало видно все, что ни было в земле под тем местом, где они стояли. И помутился ум Петруся, "и безвинная кровь брызнула ему в очи".

Тут начался подлинный шабаш, Петрусь бежит, все вокруг кажет­ся ему словно бы в красном свете, в доме своем падает он и спит два дня и две ночи без просыпа. Пробудившись, не помнит Петрусь ни­чего, даже найдя в ногах своих два мешка с золотом. Он несет мешки Коржу, и тот закатывает такую свадьбу, что и старики не упомнят подобной. Одного Ивася нет на той свадьбе, украли его про­ходившие мимо цыгане. Чудно Пидорке, что не помнит Петрусь и . лица ее меньшого брата. Но еще чего-то важного не может вспом­нить Петрусь и день за днем сидит, припоминая. уж к каким знаха­рям ни обращалась Пидорка - все без толку.

И лето прошло, и осень, и зима, - страшен Петрусь, и одичал, и злится, а все мучится тщетным своим припоминанием. И решается несчастная Пидорка на последнее средство - привести из Медвежье­го оврага колдунью, что умеет лечить все болезни, - и приводит ее ввечеру накануне Купала. И вглядевшись, все вспомнил Петрусь, за­хохотал и пустил топором в старуху. И явилось вместо старухи дитя, накрытое простынею. Узнает Пидорка Ивася, но, весь покрывшись кровью, он освещает хату, и Пидорка в страхе убегает. Когда же вы­саживают сбежавшиеся люди дверь, уж никого нет в хате, лишь горстка пепла вместо Петруся, а в мешках - битые черепки. Пидор­ка уходит на богомолье в Киев, в лавру. Явился вскоре Басаврюк, но все сторонятся его (ибо поняли, что человеческий облик он прини­мал, чтоб отрывать клады, а молодцев приманивал, поскольку клады не даются нечистым рукам), а тетка дьячкова деда так далее оставля­ет прежний свой шинок на Опошнянской дороге, чтоб перебраться в село. За то Басаврюк и вымещает злобу на ней и других добрых людях долгие годы, так что и дьячков отец помнил еще его проделки.

МАЙСКАЯ НОЧЬ, ИЛИ УТОПЛЕННИЦА

Тихим и ясным вечером, когда девушки и парубки собираются в кружок и поют песни, молодой козак Левко, сын сельского головы, подойдя к одной из хат, песнею вызывает ясноокую Ганну. Но не сразу выходит робкая Ганна, боится она и зависти девушек, и дерзос­ти парубков, и материнской строгости, и еще чего-то неясного. Нечем Левке утешить красавицу: отец его снова притворялся глухим, когда заговаривал он о женитьбе. Сидя на пороге хаты, спрашивает Ганна о доме с забитыми ставнями, что отражается в темной воде пруда. Левко рассказывает, как живший там сотник с дочкой, "ясною панночкой", женился, но невзлюбила мачеха панночку, изводила ее, мучила и заставила сотника выгнать дочь из дому. Бросилась панночка с высокого берега в воду, стала главною над утопленницами и однаж­ды утащила мачеху-ведьму в воду, но та сама обратилась в утопленни­цу и тем избегла наказания. А на месте того дома собираются строить Винницу, для чего и приехал нынче винокур. Тут Левко рас­прощался с Ганною, услышав возвращавшихся парубков.

После известного описания украинской ночи в повествование врывается изрядно подгулявший Каленик и, кроя на чем свет стоит сельского голову, "косвенными шагами", не без помощи лукавых див­чин, ищет свою хату. Левко же, распрощавшись с товарищами, воз­вращается и видит Ганну, говорящую о нем, Левке, с кем-то неразличимым в темноте. Незнакомец бранит Левка, предлагая Ганне свою, более серьезную любовь. Неожиданное появление проказливых парубков и ясной луны открывает разгневанному Левке, что незнако­мец сей - отец его. Спугнув голову, он подговаривает парубков про­учить его. Сам же голова (о коем известно, что некогда он сопровождал царицу Екатерину в Крым, о чем любит при случае по­минать, ныне крив, суров, важен и вдов, живет несколько под каблу­ком своей свояченицы) уже беседует в хате с винокуром, когда ввалившийся Каленик, беспрестанно браня голову, засыпает на лавке. Питая все возрастающий гнев хозяина, в хату, разбив стекло, влетает камень, и винокур уместным рассказом о теще своей останавливает проклятия, закипающие на устах головы. Но оскорбительные слова песни за окном вынуждают голову к действиям.

Пойман и брошен в темную комору зачинщик в черном выворо­ченном тулупе, а голова с винокуром и десятским отправляются к писарю, дабы, изловив буянов, сей же час "резолюцию им всем учи­нить". Однако писарь сам уж изловил такого же сорванца и водворил его в сарай. Оспаривая друг у друга честь этой поимки, писарь и го­лова прежде в коморе, а затем и в сарае находят свояченицу, кото­рую хотят уже и сжечь, сочтя чертом. Когда новый пленник в вывороченном тулупе оказывается Калеником, голова впадает в бешенство, снаряжает оробевших десятских непременно изловить за­чинщика, суля немилосердную расправу за нерадение.

Об эту пору Левко в черном своем тулупе и с измазанным сажею лицом, подойдя к старому дому у пруда, борется с овладевающей им дремотой. Глядя на отражение господского дома, замечает он, что окно в нем отворилось, и мрачных ставней вовсе нет. Он запел песню, и за­творившееся было окно вновь открылось, и показалась в нем ясная пан­ночка. Плача, жалуется она на укрывшуюся мачеху и сулит Левку награду, если он сыщет ведьму среди утопленниц. Левко глядит на водящих хороводы девушек, все они бледны и прозрачны, но затева­ют они игру в ворона, и та, что вызвалась быть вороном, кажется ему не такой светлой, как прочие. А когда она хватает жертву и в глазах ее мелькает злоба, "Ведьма!" - говорит Левко, и панночка, смеясь, подает ему записку для головы. Тут проснувшегося Левку, что дер­жит-таки в руке клочок бумаги и клянет свою неграмотность, хвата­ют десятские с головою. Левко подает записку, что оказывается писаною "комиссаром, отставным поручиком Козьмой Дергачом-Дришпановским" и содержит среди возбранений голове приказ же­нить Левка Макогоненка на Ганне Петрыченковой, "а также починить мосты по столбовой дороге" и другие важные поручения. На вопросы обомлевшего головы Левко придумывает историю встречи с комисса­ром, посулившим якобы заехать к голове на обед. Ободренный такою честью голова сулит Левке помимо нагайки назавтра и свадьбу, заво­дит свои вечные рассказы про царицу Екатерину, а Левко убегает к известной хате и, перекрестив в окошке спящую Ганну, возвращается домой, в отличие от пьяного Каленика, что все еще ищет и не может найти своей хаты.

ПРОПАВШАЯ ГРАМОТА Быль, рассказанная дьячком ***ской церкви

Быль сия начинается с сетований Фомы Григорьевича на тех слуша­тельниц, что выпытывают у него "яку-нибудь страховинну казочку", а потом всю ночь дрожат под одеялом. Затем, однако, он приступает к истории, что случилась с его дедом, коего вельможный гетьман послал с какой-то грамотой к царице. Дед, простившись с женой и малыми детьми, уж наутро был в Конотопе, где о ту пору случилась ярмарка. Дед с зашитою в шапку грамотой пошел приискать себе огнива и та­баку, да познакомился с гулякой-запорожцем, и такая меж них "по­пойка завелась", что дед вскоре позабыл о деле своем. Прискучив вскоре ярмаркой, отправились они далее вместе с приставшим к ним еще одним гулякою.

Запорожец, потчуя приятелей диковинными историями весь вечер, к ночи притих, оробел и наконец открылся, что продал душу нечистому и этою ночью срок расплаты. Дед обещался не спать ночи, чтоб пособить запорожцу. Заволокло все мраком, и путешественники принуждены были остановиться в ближайшем шинке, где все уж спало. Уснули вскоре и оба дедовых попутчика, так что ему пришлось нести караул в одиночку. Как мог, боролся дед со сном: и обсмотрел все возы, и проведал коней, и закурил люлюку - но ничто, и даже почудившиеся ему под соседним возом роги не могли его взбодрить. Он проснулся поздним утром и не нашел уж запорожца, пропали и кони, но, что хуже всего, пропала дедова шапка с грамотой и деньга­ми, которою вчера поменялся дед с запорожцем на время. И бранил дед черта, и просил совета у бывших в шинке чумаков - все без толку. Спасибо шинкарю, за пять злотых указал он деду, где сыскать черта, чтоб вытребовать у него обратно грамоту.

Глухою ночью ступил дед в лес и пошел по еле приметной дорож­ке, указанной шинкарем. Как и предупреждал он, все в лесу стучало, ибо цыгане, вышедши из нор своих, ковали железо. Миновав все ука­занные приметы, дед вышел к огню, вокруг коего сидели страшные рожи. Сел и дед. Долго молчали, пока дед не принялся наудачу рас­сказывать свое дело. "Рожи и уши наставили, и лапы протянули". Дед кинул все свои деньги, земля задрожала, и он очутился чуть не в самом пекле. Ведьмы, чудиша, черти - все вокруг отплясывало "ка­кого-то чертовского трепака". Вдруг он оказался за столом, ломив­шимся от яств, но все куски, что он брал, попадали в чужие рты. Раздосадованный дед, забыв страх, принялся браниться. Все захохота­ли, и одна из ведьм предложила ему трижды сыграть в дурня: выиг­рает - его шапка, проиграет - и света Божьего не увидит. Оба раза остался дурнем дед, хоть во второй и сам сдавал карты и были они поначалу совсем неплохи. Догадался он в третий раз потихоньку под столом карты перекрестить - и выиграл. Получив шапку, дед расхрабрился и потребовал коня своего, пригрозя перекрестить все бе­совское собрание святым крестом. Загремели пред ним лишь конские кости. Заплакал было дед, да черти дали ему другого коня, что понес его через провалы и болота, над пропастями и крутизной страшной. Не удержался и сорвался дед, а очнулся на крыше своей же хаты, весь в крови, но целый. В доме кинулись к нему испуганные дети, указывая на мать, что спящая подпрыгивала, сидя на лавке. Дед раз­будил жену, которой снилась сущая чертовщина, и, решив вскоре ос­вятить хату, немедля отправился к царице. Там, навидавшись диковин, он забыл на время и о чертях. Да, видно, в отместку, что помешкал он хату освятить, долго после, "ровно через каждый год, и именно в то самое время", жена его против воли пускалась в пляс.

Часть вторая
В предисловии, предваряющем дальнейшие истории, пасичник рас­сказывает о ссоре с "гороховым паничем" из Полтавы, что поминался прежде. Приехавшие к пасичнику гости принялись было обсуждать правила соления яблок, да зарвавшийся панич заявил, что прежде всего надобно пересыпать яблоки канупером, и неприличным сим за­мечанием вызвал всеобщее недоумение, так что пасичник принужден был отвесть его тихонько в сторону и объяснить нелепость такового суждения. Но панич оскорбился и уехал. С тех пор и не приезжал, что, впрочем, не повредило книжке, выпускаемой пасичником Рудым Паньком.

НОЧЬ ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ

На смену последнему дню перед Рождеством приходит ясная мороз­ная ночь. Дивчины и парубки еще не вышли колядовать, и никто не видел, как из трубы одной хаты пошел дым и поднялась ведьма на метле. Она черным пятнышком мелькает в небе, набирая звезды в рукав, а навстречу ей летит черт, которому "последняя ночь осталась шататься по белому свету". Укравши месяц, черт прячет его в кар­ман, предполагая, что наступившая тьма удержит дома богатого коза-ка Чуба, приглашенного к дьяку на кутю, и ненавистный черту кузнец Вакула (нарисовавший на церковной стене картину Страшно­го суда и посрамляемого черта) не осмелится прийти к Чубовой до­чери Оксане. Покуда черт строит ведьме куры, вышедший из хаты Чуб с кумом не решаются, пойти ль к дьячку, где за варенухой собе­рется приятное общество, или ввиду такой темноты вернуться домой, - и уходят, оставив в доме красавицу Оксану, принаряжав­шуюся перед зеркалом, за чем и застает ее Вакула. Суровая красавица насмехается над ним, ничуть не тронутая его нежными речами. Раз­досадованный кузнец идет отпирать дверь, в которую стучит сбив­шийся с дороги и утративший кума Чуб, решив по случаю поднятой чертом метели вернуться домой. Однако голос кузнеца наводит его на мысль, что он попал не в свою хату (а в похожую, хромого Левченка, к молодой жене коего, вероятно, и пришел кузнец), Чуб меняет голос, и сердитый Вакула, надавав тычков, выгоняет его. Побитый Чуб, разочтя, что из собственного дома кузнец, стало быть, ушел, от­правляется к его матери, Солохе. Солоха же, бывшая ведьмою, верну­лась из своего путешествия, а с нею прилетел и черт, обронив в трубе месяц.

Стало светло, метель утихла, и толпы колядующих высыпали на улицы. Девушки прибегают к Оксане, и, заметив на одной из них новые расшитые золотом черевички, Оксана заявляет, что выйдет замуж за Вакулу, если тот принесет ей черевички, "которые носит ца­рица". Меж тем черта, разнежившегося у Солохи, спугивает голова, не пошедший к дьяку на кутю. Черт проворно залезает в один из мешков, оставленных среди хаты кузнецом, но в другой приходится вскоре полезть и голове, поскольку к Солохе стучится дьяк. Нахвали­вая достоинства несравненной Солохи, дьяк вынужден залезть в тре­тий мешок, поскольку является Чуб. Впрочем, и Чуб полезает туда же, избегая встречи с вернувшимся Вакулой. Покуда Солоха объясня­ется на огороде с пришедшим вослед козаком Свербыгузом, Вакула уносит мешки, брошенные посреди хаты, и, опечаленный размолвкой с Оксаною, не замечает их тяжести. На улице его окружает толпа ко­лядующих, и здесь Оксана повторяет свое издевательское условие. Бросив все, кроме самого малого, мешки посреди дороги, Вакула бежит, и за ним уж ползут слухи, что он то ли повредился в уме, то ли повесился.

Вакула приходит к запорожцу Пузатому Пацюку, который, как поговаривают, "немного сродни черту". Застав хозяина за поеданием галушек, а затем и вареников, кои сами лезли Пацюку в рот, Вакула робко спрашивает дороги к черту, полагаясь на его помощь в своем несчастье. Получив туманный ответ, что черт у него за плечами, Ваку­ла бежит от лезущего ему в рот скоромного вареника. Предвкушая легкую добычу, черт выскакивает из мешка и, сев на шею кузнеца, сулит ему этой же ночью Оксану. Хитрый кузнец, ухватив черта за хвост и перекрестив его, становится хозяином положения и велит черту везти себя "в Петембург, прямо к царице".

Найдя о ту пору Кузнецовы мешки, девушки хотят отнести их к Оксане, чтоб посмотреть, что же наколядовал Вакула. Они идут за санками, а Чубов кум, призвав в подмогу ткача, волочит один из мешков в свою хату. Там за неясное, но соблазнительное содержимое мешка происходит драка с кумовой женой. В мешке же оказываются Чуб и дьяк. Когда же Чуб, вернувшись домой, во втором мешке нахо­дит голову, его расположенность к Солохе сильно уменьшается.

Кузнец, прискакав в Петербург, является к запорожцам, проез­жавшим осенью через Диканьку, и, прижав в кармане черта, добива­ется, чтоб его взяли на прием к царице. Дивясь роскоши дворца и чудной живописи по стенам, кузнец оказывается перед царицею, и, когда спрашивает она запорожцев, приехавших просить за свою Сечь, "чего же хотите вы?", кузнец просит у ней царских ее башмачков. Тронутая таковым простодушием, Екатерина обращает внимание на этот пассаж стоящего поодаль Фонвизина, а Вакуле дарит башмачки, получив кои он почитает за благо отправиться восвояси.

В селе в это время диканьские бабы посередь улицы спорят, каким именно образом наложил на себя руки Вакула, и дошедшие об том слухи смущают Оксану, она плохо спит ночь, а не найдя поутру в церкви набожного кузнеца, готова плакать. Кузнец же попросту проспал заутреню и обедню, а пробудившись, вынимает из сундука новые шапку и пояс и отправляется к Чубу свататься. Чуб, уязвлен­ный вероломством Солохи, но прельщенный подарками, отвечает со­гласием. Ему вторит и вошедшая Оксана, готовая выйти за кузнеца "и без черевиков". Обзаведшись семьей, Вакула расписал свою хату красками, а в церкви намалевал черта, да "такого гадкого, что все плевали, когда проходили мимо".

СТРАШНАЯ МЕСТЬ

Праздновал некогда в Киеве есаул Горобец свадьбу сына, на кою съе­халось множество народу, и в числе прочих названый брат есаула Данило Бурульбаш с молодой женой, красавицей Катериною, и годовалым сыном. Только старый Катеринин отец, недавно вернув­шийся после двадцатилетней отлучки, не приехал с ними. уж все плясало, когда вынес есаул две чудных иконы благословить молодых. Тут открылся в толпе колдун и исчез, устрашившись образов.

Возвращается ночью Днепром Данило с домочадцами на хутор. Испугана Катерина, но не колдуна опасается муж ее, а ляхов, что со­бираются отрезать путь к запорожцам, о том и думает, проплывая мимо старого колдунова замка и кладбища с костями его дедов. Од­нако ж на кладбище шатаются кресты и, один другого страшнее, яв­ляются мертвецы, тянущие кости свои к самому месяцу. Утешая пробудившегося сына, добирается до хаты пан Данило. Невелика его хата, не поместительна и для семейства его и для десяти отборных молодцов. Наутро затеялась ссора меж Данилою и хмурым, вздорным тестем его. Дошло до сабель, а там и до мушкетов. Ранен Данило, но, кабы не мольбы и упреки Катерины, кстати помянувшей малого сына, и дальше бы дрался он. Примирились козаки. Рассказывает вскоре Катерина мужу смутный сон свой, будто отец ее и есть страшный колдун, а Данило бранит бусурманские привычки тестя, подозревая в нем нехристя, однако ж более волнуют его ляхи, о коих вновь предупреждал его Горобец.

После обеда, во время которого тесть брезгает и галушками, и свининой, и горелкою, к вечеру уходит Данило разведать вокруг ста­рого колдунова замка. Забравшись на дуб, чтоб взглянуть в окошко, он видит колдовскую комнату, невесть чем освещенную, с чудным оружием по стенам и мелькающими нетопырями. Вошедший тесть принимается ворожить, и весь облик его меняется: уж он колдун в поганом турецком облачении. Он вызывает душу Катерины, грозит ей и требует, чтоб Катерина полюбила его. Не уступает душа, и, потря­сенный открывшимся, Данило возвращается домой, будит Катерину и рассказывает ей все. Катерина отрекается от отца-богоотступника. В подвале Данилы, в железных цепях сидит колдун, горит бесовский его замок; не за колдовство, а за сговор с ляхами назавтра ждет его казнь. Но, обещая начать праведную жизнь, удалиться в пещеры, по­стом и молитвою умилостивить Бога, просит колдун Катерину отпус­тить его и спасти тем его душу. Страшась своего поступка, выпускает его Катерина, но скрывает правду от мужа. Чуя гибель свою, просит жену опечаленный Данило беречь сына.

Как и предвиделось, несметною тучей набегают ляхи, зажигают хаты и угоняют скот. Храбро бьется пан Данило, но пуля показавше­гося на горе колдуна настигает его. И хоть скачет Горобец на по­мощь, неутешна Катерина. Разбиты ляхи, бушует чудный Днепр, и, бесстрашно правя челном, приплывает к своим развалинам колдун. В землянке творит он заклинания, но не душа Катерины является ему, а кто-то незваный; хоть не страшен он, а наводит ужас. Катерина, живя у Горобца, видит прежние сны и трепещет за сына. Пробудив­шись в хате, окруженной недремлющими стражами, она обнаружи­вает его мертвым и сходит с ума. Меж тем с Запада скачет исполинский всадник с младенцем, на вороном коне. Глаза его за­крыты. Он въехал на Карпаты и здесь остановился.

Безумная Катерина всюду ищет отца своего, чтоб убить его. При­езжает некий гость, спросив Данилу, оплакивает его, хочет видеть Ка­терину, говорит с ней долго о муже и, кажется, вводит ее в разум. Но когда заговаривает о том, что Данило в случае смерти просил его взять себе Катерину, она узнает отца и кидается к нему с ножом. Колдун сам убивает дочь свою.

За Киевом же "показалось неслыханное чудо": "вдруг стало види­мо далеко во все концы света" - и Крым, и болотный Сиваш, и земля Галичская, и Карпатские горы с исполинским всадником на вершинах. Колдун, бывший среди народа, в страхе бежит, ибо узнал во всаднике незваное лицо, явившееся ему во время ворожбы. Ноч­ные ужасы преследуют колдуна, и он поворачивает к Киеву, к святым местам. Там он убивает святого схимника, не взявшегося молиться о столь неслыханном грешнике. Теперь же, куда бы ни правил он коня, движется он к Карпатским горам. Тут открыл недвижный всадник свои очи и засмеялся. И умер колдун, и, мертвый, увидел поднявших­ся мертвецов от Киева, от Карпат, от земли Галичской, и брошен был всадником в пропасть, и мертвецы вонзили в него зубы. Еще один, всех выше и страшнее, хотел подняться из земли и тряс ее нещадно, но не мог встать.

Кончается быль сия старинной и чудной песней старца бандуриста в городе Глухове. Поется в ней о войне короля Степана с турчином и братьях, козаках Иване и Петре. Иван поймал турецкого пашу и царскую награду поделил с братом. Но завистливый Петр столкнул Ивана с младенцем-сыном в пропасть и забрал все добро себе. После смерти Петра Бог позволил Ивану самому выбрать казнь для брата. И тот проклял все его потомство и предрек, что последним в роде его будет небывалый злодей, и, как придет ему конец, явится Иван из провала на коне и низвергнет его самого в пропасть, и все его деды потянутся из разных концов земли грызть его, а Петро не смо­жет подняться и будет грызть самого себя, желая отомстить и не умея отомстить. Подивился Бог жестокости казни, но решил, что быть по тому.

ИВАН ФЕДОРОВИЧ ШПОНЬКА И ЕГО ТЕТУШКА

"С этой историей случилась история": рассказанная Степаном Ивано­вичем Курочкой из Гадяча, она была списана в тетрадку, тетрадка по­ложена в маленький столик и оттуда частью потаскана пасичниковой жинкою на пирожки. Так что конец ее отсутствует. При желании, впрочем, всегда можно спросить у самого Степана Ивановича, и для удобства подробное описание его прилагается.

Иван Федорович Шпонька, живущий ныне на хуторе своем Вытребеньках, в школе отличался прилежанием и не задирал товари­щей. Благонравием своим он привлек внимание даже страшного учителя латинского языка и был произведен им в аудиторы, чем, впрочем, не избег неприятного происшествия, в результате коего был бит по рукам тем же учителем и сохранил в душе своей робость на­столько, что никогда не имел желания идти в штатскую службу. По­сему, спустя два года после известия о смерти батюшки, он вступил в П*** пехотный полк, который, хоть и стоял по деревням, не уступал иным кавалерийским; к примеру, несколько человек в нем танцевали мазурку, а двое из офицеров играли в банк. Иван Федорович, впро­чем, держался особняком, предпочитая чистить пуговицы, читать га­дательную книгу и ставить мышеловки по углам. За исправность, спустя одиннадцать лет по получении прапорщика, он был произведен в подпоручики. Умерла его матушка, имением занялась тетушка, а Иван Федорович все служил. Наконец он получил от тетушки пись­мо, в коем, сетуя на старость и немощь, она просила его взять хозяй­ство на себя. Иван Федорович получил отставку с чином поручика и нанял кибитку от Могилева до Гадяча,

В дороге, занявшей две с небольшим недели, "ничего не случилось слишком замечательного", и только уж в трактире близ Гадяча с ним свел знакомство Григорий Григорьевич Сторченко, сказавшийся сосе­дом из села Хортыше и зазывавшим непременно в гости. Вскоре после сего происшествия Иван Федорович уже дома, в объятиях те­тушки Василисы Кашпоровны, чья дородность и исполинский рост не слишком соответствуют жалобам ее в письме. Тетушка исправно ведет хозяйство, а племянник неотлучно бывает в поле при жнецах и косарях и так, бывало, пленяется красотами природы, что забывает отведать любимых своих галушек. Меж делом тетушка замечает, что вся земля за их хутором, и само село Хортыше, записана бывшим хо­зяином Степаном Кузьмичом на Ивана Федоровича (тому причиной, что он наведывался к матушке Ивана Федоровича задолго до его рож­дения) , есть где-то и дарственная, - вот за ней-то и едет в Хортыше Иван Федорович и встречает там знакомца своего Сторченка,

Хлебосольный хозяин запирает ворота, распрягает коней Ивана Федоровича, но при словах о дарственной внезапно глохнет и поми­нает таракана, что сидел некогда у него в ухе. Он уверяет, что дарст­венной никакой нет и не было и, представив его матушке с сестрами, влечет Ивана Федоровича к столу, где тот знакомится с Иваном Ива­новичем, голова коего сидит в высоком воротнике, "как будто в бричке". Во время обеда гостя потчуют индейкою с таким усердием, что официант принужден стать на колени, умоляя его "взять стегнушко". После обеда грозный хозяин отправляется соснуть, и ожив­ленная беседа о делании пастилы, сушении груш, об огурцах и посеве картофеля занимает все общество, и даже две барышни, сестры Сторченки, принимают в ней участие. Вернувшись, Иван Федорович пере­сказывает тетушке свое приключение, и, крайне раздосадованная увертливостью соседа, при упоминании барышень (а особливо бело­курой) она одушевляется новым замыслом. Думая о племяннике "ще молода дытына", она уж мысленно нянчит внучат и впадает в совер­шенную рассеянную мечтательность. Наконец они сбираются к соседу вместе. Заведя разговор о гречихе и уведя старушку, она оставляет Ивана Федоровича с барышней наедине. Обменявшись, после долгого молчания, соображениями относительно числа мух летом, оба умол­кают безнадежно, и заведенная тетушкой на возвратном пути речь о необходимости женитьбы необычайно смущает Ивана Федоровича. Ему снятся чудные сны: жена с гусиным лицом, и не одна, а несколь­ко, в шляпе жена, в кармане жена, в ухе жена, жена, подымающая его на колокольню, поскольку он колокол, жена, что вовсе не чело­век, а модная материя ("возьмите жены <...> из нее все теперь шьют себе сюртуки"). Гадательная книга ничем не может помочь оробевшему Ивану Федоровичу, а у тетушки уж "созрел совершенно новый замысел", которого нам не суждено узнать, поскольку руко­пись здесь обрывается.

ЗАКОЛДОВАННОЕ МЕСТО
Быль, рассказанная дьячком ***ской церкви

Быль сия относится ко времени, когда рассказчик был еще дитятею. Отец с одним из сыновей уехал в Крым продавать табак, оставив дома жену, трех еще сыновей да деда стеречь баштан - дело при­быльное, проезжих много, а всего лучше - чумаки, что рассказывали диковинные истории. Как-то к вечеру приходит несколько возов с чу­маками, да все старинными дедовыми знакомцами. Перецеловались, закурили, пошел разговор, а там и угощение. Потребовал дед, чтоб внуки плясали, гостей потешили, да недолго терпел, сам пошел. Пля­сал дед славно, такие кренделя выделывал, что диво, покуда не дошел до одного, места близ грядки с огурцами. Здесь ноги его стали. Про­бовал сызнова - то же. уж и бранился, и снова начинал - без толку. Сзади кто-то засмеялся. Огляделся дед, а места не узнает: и баштан, и чумаки - все пропало, вокруг одно гладкое поле. Все ж понял, где он, за поповым огородом, за гумном волостного писаря. "Вот куда затащила нечистая сила!" Стал выбираться, месяца нет, нашел в темноте дорожку. На могилке поблизости вспыхнул огонек, и другой чуть поодаль. "Клад!" - решил дед и навалил для приметы изрядную ветку, поскольку заступа при себе не имел. Поздно вернул­ся он на баштан, чумаков не было, дети спали.

На следующий вечер, захватив заступ и лопату, направился он к попову огороду. Вот по всем приметам вышел в поле на давешнее место: и голубятня торчит, а гумна не видно. Пошел ближе к гумну - пропала голубятня. А тут припустил дождик, и дед, так и не нашед места, прибежал с бранью обратно. Назавтра ввечеру пошел он с заступом прокопать новую грядку, да, минуя проклятое место, где ему не танцевалось, в сердцах ударил заступом, - и ока­зался в том самом поле. Все узнал он: и гумно, и голубятню, и могил­ку с наваленной веткой. На могиле лежал камень. Обкопав, дед отвалил его и хотел было понюхать табачку, как кто-то чихнул у него над головою. Осмотрелся - нет никого. Принялся дед копать и